Апрель. Раннее утро. Автомобиль медленно движется к селу Шанханай, вокруг зеленеют обширные поля, поют птицы, над нами сияет голубое безоблачное небо. Я открыл окно машины: повеяло свежим степным воздухом, запахло полынью. С радостью вдохнул всей грудью!

От Алматы до посёлка Сарыозек трасса хорошая: широкий ухоженный асфальт. Из районного центра к аулу ведет старая дорога, проложенная, очевидно, ещё несколько веков назад. Местами эта дорога, покрытая старым асфальтом, недавно залатана: видны свежие черные квадраты. Я ехал на научную конференцию, посвященную памяти великого ученого и путешественника Чокана Валиханова. «Чокан умер 10 апреля 1865 года. Очевидно, это был такой же ясный теплый день, как сегодня. Наверное, трудно прощаться с жизнью весной», — подумал я.

С детства меня влекла романтическая и загадочная судьба неповторимого человека, первого казахского ученого Чокана Валиханова, который в 1858–1859 годах увидел древнюю Кашгарию – родину моего отца, предков. В 2012 я побывал в городах Кашгар, Артуш и Кульджа, которые за многие десятилетия до меня запечатлел в своих произведениях Чокан. Стремительно пролетело еще два года. В 2014 г. экспедиция Казахстанского национального общества, где я был научным руководителем, прошла по следам Ч. Валиханова, тогда мне вновь посчастливилось увидеть седые уйгурские города, села, описанные ученым. Мы прошагали по многим тропам таинственной Азии, преодолевая высокогорные перевалы Тянь-Шаня, но в тот год нам так и не удалось совершить паломничество к местам, где прошли последние месяцы жизни путешественника.

Вдруг тропинка свернула направо. «Наконец я увижу места, где попрощался с жизнью мой Чокан», — думал я. Меня всегда поражало, что о последнем годе жизни Ч. Валиханова мы знаем намного меньше, чем, например, о его кашгарской одиссеи. Почему? Что бы я не читал, ответа на этот вопрос не мог найти. В этом было, конечно, что-то непонятное и загадочное. Желая разгадать эту тайну, я еду в аул Тезека, где, вероятно, попрощался с жизнью казахский ученый.

Чокан попал сюда в ноябре 1864 года. Большинство исследователей, считают, что причиной разрыва Ч. Валиханова с полковником Черняевым является жестокость, проявленная царским отрядом по отношению к местному населению после взятия Аулие-Аты (ныне Тараз). Известно, что так считал Г. Потанин и многие современники казахского ученого. Но я думаю, что это лишь часть истины (неслучайно за участие в боевых действиях с кокандцами штабс-ротмистр Валиханов был представлен к званию ротмистр). Главное: началось новое восстание в Восточном Туркестане, повстанцами были созданы Кучарское ханство и Илийский султанат. Вольнолюбивый Кашгар вновь поднял голову, ходжа Бузрукхан с Якуб-беком двинулись к древней уйгурской столице.

Поэтому сюда, в глухую казахскую степь, недалеко от китайской границы и гор Алтынемел, судьба закинула из отряда Черняева российского офицера и путешественника, специалиста по Алтышару — Стране Шести Городов (так назывались уйгурские земли тогда). Валиханов, как никто в России, знал обстановку в крае, имел связи с представителями уйгурского населения, китайскими чиновниками. Думаю, Ч. Валиханов царскому командованию нужнее был на границе с Цинской империей, чем в отряде Черняева.

Вновь вернемся к Г. Н. Потанину. Я считаю, что он говорил не всю правду, когда своего покойного друга делал романтическим героем из произведений Шиллера или раннего Пушкина. Григорий Потанин писал: «В этом возвращении в юрту даровитого и образованного инородца есть что-то драматическое. Цивилизация и культурный блеск для Чокана Валиханова, человека чуткого и наблюдательного, имели свою острую и больную сторону. В минуту разочарования он идет, как Алеко Пушкина, в шалаш кочевников, где нравы проще и чище».

Хочется подчеркнуть, что Валиханов верой и правдой служил Российской империи, искренне считая, что она несёт мир и просвещение Центральной Азии, но вместе с тем искренне сочувствовал братским тюркским народам региона, считая себя одним из сыновей не только казахского народа, но и всего большого тюркского мира. Это заметит любой внимательный читатель его произведений. Но доверяли ли ему полностью царские власти? Думаю, что нет. Известно, что ещё с Петербурга за ним шпионил денщик Сейфульмулюков, о чем знал и сам Чокан. В те годы в Российской империи не доверяли не только Чокану, но и многим демократически и патриотически настроенным людям.

Ещё хочется остановиться на одной важной детали: путешественник попадает в аул старшего султана казахов рода Албан — Тезека-торе. Конечно, это не было случайностью. Кто такой Тезек-торе? Влиятельный казах на русской и китайской службе! Он имел звания, полученные не только от российских, но и китайских властей (Считаю, что Тезек-торе — это образ, напоминающий Абылай-хана, он постоянно был вынужден лавировать между цинскими и царскими властями, защищая национальные интересы). Султан албанов был неординарной личностью: политик, акын, бий и батыр в одном лице. Прекрасный акын, принимал участие в айтысах со знаменитыми импровизаторами, остроумный человек, меткие выражения которого расходились по всей Степи. Поистине, его судьба достойна приключенческого романа.

Чокан Чингизович и старейшина албанов были родственниками, чингизидами, правнуками Абылайхана. Это их, конечно, объединяло. Думаю, что они во многом были единомышленниками, хотя демократа Ч. Валиханова порой возмущало, как султан управляет своими подданными. Очевидно, Чокан с Тезеком-торе познакомились в отряде Черняева и оттуда вместе добрались до Верного, а потом — до Алтынемеля. (Напомню: султан албанов был награжден русским командованием золотой саблей за участие в боях за Аулие-Ата.)

Тезек-торе в то время был на русской службе, негласно ведал почтовой и иной связью Верного с сопредельными народами (уйгурами, киргизами, дунганами, китайской администрацией в Илийском крае), был очень влиятельным человеком на границе, хорошо знающим степные законы. Например, решал международные споры среди киргизов или киргизов с казахами. Самое главное, он имел небольшой, но боеспособный и преданный отряд сарбазов, поставлял гужевой транспорт русским. Известно, что Тезек-торе пользовался большим уважением, доверием у илийских уйгуров, которые его считали своим. На первых порах с доверием относились к нему и русские власти. Вспомним хотя бы, что торе со своими воинами сопровождал Семенова-Тянь-Шанского во время его экспедиции по краю. А теперь вернемся к нашим героям.

Много времени провели вместе эти два «Аблаевича», Чокан и Тезек. О чем они говорили? Очевидно, размышляли о судьбе родного народа, роли «белого» царя в крае.

До нас дошел портрет Тезека, любовно выполненный талантливой кистью Чокана (заметим, что на нем торе в курточке китайского офицера, с головным убором и павлиньим пером). Да простит меня доброжелательный читатель за то, что, опередив время, я расскажу о некоторых событиях, которые произошли с торе после кончины Чокана. В 1871 году Тезек-торе выступит против царских властей, перейдет границу с Илийским султанатом, государством, созданным в 1864 году со столицей Кульджей. Глава Илийского султаната Алахан-султан, у которого были дружеские отношения с торе, проигнорирует ультиматум генерала Колпаковского, не вернет Тезека и его соплеменников в Семиречье, предоставит казахским беженцам политическое убежище, пастбища. Это явится поводом для оккупации царскими войсками независимого Илийского султаната.

А теперь вернемся в аул Тезека. Здесь Чокан женился на двоюродной сестре Тезека — Айсаре. (Напомним: это был второй брак путешественника. Первая супруга, уйгурка, осталась в Кашгаре.) Современники, которые встречались с Айсарой, утверждали, что эта женщина особо не отличалась внешностью, но зато была умным и обаятельным человеком. Лишь на первый взгляд их брак кажется странным. Некоторых удивляет, что русский офицер, знаменитый путешественник, обласканный российским императором, женился на обычной казашке. Но если вспомним, что Чокан и Айсара были одного рода, тогда будет все понятно. Для чингизида Чокана это было весьма важно. В те годы торе и кожа обычно брали в жены своих соплеменниц, хотя он мог нарушить традицию, которую обязаны были соблюдать другие казахи, и взять в супруги дальнюю родственницу. Хочется подчеркнуть, что Айсара выросла в семье Тезека, и он её воспитывал как дочь.

Наш автомобиль въезжает в аул. «Так где же все-таки стояла юрта Тезека?» — задаю себе вопрос. Обычно старейшины ставили свои юрты у подножья горы, недалеко от реки или арыка. Наверное, вон у той возвышенности, где сейчас стоит памятник Валиханову. Машина остановилась, со словами «бисмилахир рахманир рахим» я вступаю на землю, по которой ходил знаменитый путешественник. Меня с улыбкой встречает директор музея Сауле Абишева, приятная женщина средних лет, посвятившая свою жизнь делу создания мемориала казахского исследователя. Немало людей приехали на конференцию. Поздоровавшись с ними, я иду один к памятнику Чокана, который невольно зовет меня к себе. Медленно по ступенькам подымаюсь к бронзовому монументу, созданному талантливыми скульпторами Ю. Руковишниковым и Н. Миловидовым. Одинокий, грустный и красивый Чокан уверенно смотрит в будущее. «Авторы памятника точно передали образ ученого», — понял я.

Здесь, в ауле своего родственника, Чокан с упоением собирал казахский фольклор, изредка бывал в Капале. Конечно, не прерывал издание своих статей в центральной российской прессе. Последняя его работа была опубликована в газете «Русский инвалид» (1865 г. № 51). Но главное: Чокан внимательно следил за событиями в Восточном Туркестане (Синьцзяне), собирал материалы о восстании мусульман. Давайте и мы, вместе с Чоканом Чингизовичем, окунемся в драматические события тех давних лет в мятежной окраине империи Цин.

В 1862 году в китайской провинции Шэнси вспыхнуло восстание дунган (народ по языку близкий к ханьцам, но по вере — мусульмане-сунниты). Вскоре мятеж перекинулся в провинции Ганьсу и Цинхай. Восставшие дунгане, теснимые регулярными маньчжуро-китайскими войсками, потерпев поражение, были вынуждены отступить в уйгурские земли, где их гостеприимно встретили местные жители. Хочется заметить, что первые дунгане (хуэй) были насильственно переселены цинами в край еще в 70-е годы XVIII века для строительных работ. Дунганская диаспора, проживающая во многих регионах Восточного Туркестана, жила отдельными анклавами от Кумула до Кашгара.

Одним из центров повстанческого движения явился старинный уйгурский город Кучар. 7 июня 1864 года восставшие горожане взяли под свой контроль этот седой шахар. На центральной площади Кучара повстанцы избрали ханом Рашид-эд-дина из династии яркентских ходжей — каратаглыков (черногорцев), который официально стал именоваться как Ханходжа. В 1865 г. в состав Кучарского ханства входили многолюдные уйгурские города Кучар, Корла, Турфан, Кумул, Сайран, Аксу, Учтурфан с прилегающими к ним землями. Это уже было мощное государственное образование.

Ещё одним очагом восстания стала свободолюбивая Кульджа, административный центр провинции. В сентябре 1864 г. Кульджа попала в руки восставших уйгур и дунган, которых поддерживали казахи. Уже в конце 1864 года почти весь край оказывается во власти повстанцев, здесь провозглашается государство, которое вошло в историю как Илийский султанат. Монархом провозглашается Мазамзат-бек, потомок князей Имин-ванов, позже страну возглавит любимец народа Алахан-султан.

27 января 1865 г. город Шаушек (Чочек) очистили от цинских колонизаторов совместные отряды казахов и уйгур. Китайско-маньчжурские войска вынудили восставших покинуть город, но они продолжили борьбу в горах. Восстание охватило Яркент, Хотан. Поднял голову и седой Кашгар, который изучил и любил Чокан. Сюда из Ферганской долины прибывает Бузрук-ходжа, сын популярного в народе хана Джахангира-ходжи, казненного цинскими колонизаторами. Вместе с ним в Кашгар попадает полководец Якуб-бек. Я неслучайно рассказал о данных фактах, это нужно, чтобы мы все ясно представляли, в какой политической обстановке находился соседний пограничный регион Китая, за событиями в котором внимательно наблюдал Чокан Валиханов и специальные царские службы.

Почему-то в исторической науке это восстание обычно называют «дунганским», хотя основной движущей его силой в Восточном Туркестане были уйгурские дехкане. Дело в том, что, во-первых, в китайском языке слово «хуэиминь» означает мусульмане, оно не делит людей по этнической принадлежности на уйгуров, казахов или дунган. Это китайское слово «хуэиминь» не совсем точно было переведено на русский язык, как «дунгане». Во-вторых, восстание начали во внутреннем Китае дунгане, а потом оно перекинулось в Восточный Туркестан и приобрело здесь национально-освободительный характер.

Настало время поговорить о письмах Ч. Валиханова генералу Г. А. Колпаковскому. До нас их дошло пять. Можно ли доверять им? У меня не было бы вопросов, если бы эта переписка была опубликована с оригиналов. Впервые эти письма были напечатаны профессором Н.И. Веселовским с копий, предоставленных Г. А. Колпаковским. В комментариях почти ко всем письмам можно прочитать, что «копии сильно искажены. Все ошибки и искажения исправлены по изданию проф. Веселовского».

Считаю, что пока мы не увидим оригиналы, нельзя полностью доверять данным публикациям. Я ничего не хочу утверждать, но это факт. Очевидно, что некоторые отрывки писем были искажены или специально убраны. Хочу заметить, что любой внимательный читатель работ казахского ученого о поездке в Кашгарию заметит, что его симпатии на стороне коренного населения.

Давайте вспомним некоторые отрывки из этих трудов. В своей книге «О состоянии Алтышара…» в главе «Правительственная система и политическое состояние края» казахский исследователь говорит: «Китайцы, сознавая своё бессилие, сделались подозрительными и злыми. После каждого восстания они неистовствуют, предают все грабежу, насилуют женщин, разрушают мечети и предают казни для внушения страху дервешей и других бедных людей… В обыкновенное время хотя явные грабежи оставляются, но притеснения сильны. Китайцы бьют на улицах всех, которые не сходят с лошадей, отнимают и бесплатно берут товары в лавках и даром обедают в ресторанах. Всякий китайский чиновник получает разные жизненные припасы даром, имеет клиентов из туземцев, которые находятся в их распоряжении как рабы».

Первый казахский демократ, воспитанный на передовых традициях России и Европы, с болью рассказывает о трагедии братского уйгурского народа. Валиханов, разумеется, прекрасно понимал о причинах восстания в Алтышаре и Илийском крае. А можно ли это увидеть в письмах к генералу? Нет. Почему? Думаю, в письмах русский офицер констатировал факты, анализировал их, и эмоции специально были убраны.

Возникает вопрос: имели ли место письма Чокана к генералу с февраля по апрель 1865 года? Если да, то где они? Или почему Чокан замолчал в этот период?

При размышлении о последнем годе жизни Валиханова у меня сразу возник и другой вопрос: если Чокан прибыл в Верный летом 1864 года, где он был с июля по ноябрь? Мы можем лишь предлагать свои версии. Возможно, Чокан готовился к новой секретной миссии в Кашгаре, «вживался» в новую «легенду» разведчика.

Хочется заметить, что у ротмистра Валиханова и генерала Колпаковского, начальника Алатауского округа и киргизов Большой Орды, были не только доверительные отношения, но и дружеские. Валиханов мог спокойно себе позволить вскрывать официальные письма (послания) китайского цзян-цзуна, Илийского генерал-губернатора Мин Сий (глава китайской администрации в Кульдже) к Колпаковскому. Цзян-цзун, оторванный от внутреннего Китая, просил военную помощь у российских властей в Верном. Почему Чокан это делал? Я не сомневаюсь, что ротмистр Валиханов был верен присяге, но убежден: его симпатии были на стороне восставших.

Возможно, полученную информацию он передавал Тезеку, а тот повстанцам. Это первая версия. Очевидно, право на жизнь имеет и другая версия: Валиханов, после разрыва с полковником Черняевым, хотел продемонстрировать царским властям свою «нужность», поэтому чрезмерно усердствовал.

Я медленно возвращаюсь к небольшой площади перед музеем. Артисты Кербулакского Дома культуры, ученики местной школы дают небольшой концерт, мы видим сценки из жизни замечательного казахского ученого и путешественника. Наконец, директор музея Сауле Ахметова приглашает нас в здание. К сожалению, лицевую его сторону трудно рассмотреть в тени вечнозеленых деревьев. Огромные ели и сосны не дают нам насладиться красотой мемориала. Но все-таки, я пытаюсь прочувствовать идеи авторов сооружения: архитекторов Р. Сейдалина, Б. Ибраева и Р. Рустамбекова, которые построили свое детище в казахских традициях. Это произведение архитектуры напоминает склеп с четырьмя острыми углами. Так представляли древние тюрки, казахи существующий бренный мир.

Мы входим в музей. Внимательно разглядываю его изнутри. Мне показалось, что попали в громадную юрту. Конечно, я понимаю замыслы архитекторов, ведь юрта была любимым жилищем Чокана. В Омске, Кашгаре или Петербурге казахский путешественник тосковал по ней: она была символом его далекой, но любимой Отчизны. Древние тюрки сравнивали свое жилище с созвездием Большой Медведицы. Юрта, как и прекрасное, таинственное созвездие, кочует. Если Большая Медведица кочует по Вселенной, то юрта — по земле. Весной, летом, осенью и зимой она, соответственно временам года, меняет свое местоположение, и жизнь тихо и разумно вместе с ней движется по Великой Степи. А эта каменная юрта остановилась и стала музеем гениального Чокана.

В центре здания выделяется бюст ученого. Чокан на нем вновь изображен грустным и одиноким. Директор музея нам рассказывает: «Автором этого памятника является Хакимжан Наурызбаев, народный художник Казахстана. Обратите внимание, что за бюстом висит огромный ковер, длина которого 10 м, а ширина — 6 м. Этот ковер ручной работы, на нем изображена карта странствий великого путешественника. Создатель шедевра — талантливый художник Шамиль Кожаканов. Наш музей состоит из трех частей: экспозиции, лекционного зала и хранилища. В создании экспозиций (площадь 600 м²) нам помогали лучшие музеи России и Казахстана. Русское географическое общество и министерство внутренних дел России предоставили копии официальных документов».

Замечаю личные вещи Чокана: эполеты, оружие, седло, рисунки, географические карты, созданные ученым. С волнением рассматриваю их, ведь всего этого касалась рука странника. Долго стою перед балбалой, каменным изваянием, творением наших далеких предков.

Выйдя из музея, мы направились к могиле Валиханова. По официальной версии Чокан ушел из жизни 10 апреля 1865 года, причина смерти — туберкулез. Но умер ли тогда Чокан? От какой болезни он ушел? Почему нет медицинского освидетельствования его кончины? Эти вопросы волнуют многих исследователей жизни ученого. Нужно помнить: разведчики не уходят в отставку. Убеждён, что в ранней смерти Чокана виновата и его архиопасная профессия. Возможно, вариант с мнимой смертью ротмистра — это последняя операция Российского генерального штаба. Ч. Валиханова направили с новым заданием в Кашгар, Кучар или в Кульджу.

Утверждают, что он скончался от туберкулеза, но так ли это? Казахи редко умирали от этой болезни. Кумыс, казы излечивали этот недуг. Не следует забывать и то, что он был кадровым офицером. Чокан постоянно находился под наблюдением врачей, за плечами множественные медицинские комиссии перед поступлением в кадетский корпус, экспедицией в Кашгар, поездкой в отряд Черняева… Указания на болезнь отсутствовали. В 2014 году, во время экспедиции Казахского национального географического общества в Кашгарию, я услышал интересную версию от одного уйгурского историка. Он утверждал, что Чокана в ауле Тезека отравил цинский лазутчик. Вспомним, что Чокан был разоблачен в Кашгаре, и спасло его только чудо. Цины не умели прощать, вот и расправились с российским разведчиком в Алтынемеле.

А как быть с последним письмом Чокана отцу, где сказано: «Устал, нет никакой силы, весь высох, остались одни кости, скоро не увижу света»? Это послание могли легко подделать (нужна тщательная графологическая экспертиза). И почему в письмах к генералу Колпаковскому не говорится об этом недуге, роковом в XIX веке. Вопросов много, ответы на них я не могу найти. Трудно поверить, что смертельно больного Чокана направляют в аул Тезека с секретной миссией…

После кончины Валиханова братом Жакупом, который приехал в аул Тезека, был воздвигнут глиняный мазар. Вскоре сюда, чтобы отдать дань уважения покойному другу, приехал генерал Колпаковский. Увидев полуразрушенный памятник и не зная, что у мусульман не принято ремонтировать мазары, он начнет ходатайствовать перед властями об установлении нового мемориала на могиле. В 1871 году по поручению генерала К.А. Кауфмана и при поддержке известного архитектора П. Зенкова установили мраморную плиту, привезённую из Екатеринбурга, где на казахском и русском языках гласит надпись: «Здесь покоится прах штабс-капитана Чокана Чингисовича Валиханова, скончавшегося в 1865 году. По желанию Туркестанского генерал-губернатора фон Кауфмана I, во внимание ученых заслуг Валиханова, положен сей памятник».

Годы не пожалели его и разрушили. В 1958 году на могиле Чокана была воздвигнута стела. На её вершине сияет глобус, символизирующий Валиханова как путешественника и ученого. В центре стелы имеется бронзовый барельеф с надписью: «Чокан Валиханов, 1835–1865».

Я сел у могилы Чокана, думая о его великом и печальном жребии, от волнения у меня сильно стучало сердце. Потом долго и тоскливо читал мусульманскую молитву, посвящая её выдающемуся и одинокому ученому с таинственной судьбой. Годы летят стремительно, а споры среди ученых по поводу причин смерти Ч. Валиханова не утихают.

Считаю, во-первых, необходимо провести эксгумацию останков ученого, чтобы узнать причину смерти и, соответственно, он ли там лежит. Во-вторых, настало время открыть фонды российских архивов, где, надеюсь, таятся ответы на многочисленные вопросы о тайне смерти и последнего года жизни казахского путешественника.